чингиз айтматов... хорош.. редкое явление в литературе... стоит почитать...
Чингиз Айтматов.
Пегий пес, бегущий краем моря.
"....И, думая так, он разговаривал мысленно с лодкой. "Я люблю тебя и верю
тебе, брат мой каяк, - говорил он лодке.- Ты знаешь язык моря, ты знаешь
повадки волн, в том твоя сила. Ты достойный каяк, лучший среди всех,
соструганных мною. Ты большой каяк - два лахтака и еще нерпа вмещаются в
тебя. Ты приносишь удачу нам. Поэтому я уважаю тебя. Мы все тебя любим,
когда тебе тяжко от добычи нашей, когда возвращаешься ты к берегу, проседая
до краев и даже зачерпывая воду. Вот тогда все выбегают, к берегу встречать
тебя, брат мой каяк!
Если я умру, ходи долго, ходи далеко по богатым добычей местам. Если я
умру, плавай по морю с молодыми и сильными охотниками. Если я умру, служи
им, как служишь мне. И дождись, брат мой каяк, чтобы и этот отпрыск наш, что
вон сидит на носу, головой крутит, едва терпит, - была бы не вода, а твердь,
побежал бы он сейчас на большую охоту, сам один управляться с делами, так
ему кажется, - дождись, брат мой каяк, чтобы и этот подрос, чтобы и он
плавал с тобой далеко и близко. А сегодня он с нами впервые в море. Так
надо. Пусть привыкает. Мы уйдем, а ему еще оставаться долгие годы. Удастся в
отца, в Эмрайина, значит, будет толковый человек. Не пустобрех какой-нибудь.
Эмрайин, пожалуй, лучший охотник среди нынешних. Крепкий парень, дельный.
Когда-то и я был таким. В самой силе. Женщины меня любили тогда. А я-то
думал - век нескончаем. Только поздно узнаешь, что это не так. А молодые
знать не хотят. Вот Эмрайин и Мылгун наверняка еще не думают. Ну да ладно.
Узнают еще. А гребут они хорошо, ухватисто. Мылгун под стать Эмрайину.
Надежная, выносливая пара. Лодка вроде сама по себе играючи плывет. Но это
так кажется. По морю ведь на руках ходишь. А впереди - грести и грести!
Сегодня, почитай, до самой темноты плыть, пока доберешься до Третьего сосца.
И завтра весь день в обратный путь. С утра и весь день. Подменять буду то
одного, то другого, однако тяжелое это дело - переболтать веслами целое
море. А вернемся с добычей, праздник устроим.
Ты слышишь, ты понимаешь меня, брат мой каяк? Ты доставишь нас на
острова, к Трем сосцам, к месту большой охоты. Для того и плывем. Там, на
лежбищах, на берегу, встретим нерпу. Скоро окот, нерпа в стада собирается на
островах.
Ты меня понимаешь, брат мой каяк? Ты-то меня понимаешь. Я с тобой начал
говорить, когда ты еще не знал моря, когда ты еще жил во чреве великого
тополя в лесу. Я освободил тебя из чрева дерева, и теперь мы плывем.
А когда не станет меня, не забывай обо мне, брат мой каяк. Помни, когда
будешь плавать по морю..."
"... Старик Орган ходил в плавание не только в силу необходимости, нужда
нуждой, ясное дело - без прокорма с моря не проживешь, но еще и потому, что
море влекло его. Морские дали располагали старика к его заветным раздумьям.
Были у него сокровенные мысли свои. В море ничто не мешало предаваться им,
ибо всему тому, о чем поразмыслить некогда на суше, среди повседневных
забот, в море наступал черед - здесь ничто не отвлекало Органа от его
великих дум. Здесь он чувствовал себя сродни и Морю и Небу.
Он понимал, что перед лицом бесконечности простора человек в лодке
ничто. Но человек мыслит и тем восходит к величию Моря и Неба, и тем
утверждает себя перед вечными стихиями, и тем он соизмерен глубине и высоте
миров. И потому, пока человек жив, духом он могуч, как море, и бесконечен,
как небо, ибо нет предела его мысли. А когда он умрет, кто-то другой будет
мыслить дальше, от него и дальше, а следующий еще дальше и так без конца...
Сознание этого доставляло старику горькую усладу непримиримого примирения.
Он понимал, что смерть неизбежна, что не так уж далек предел его жизни,
понимал, что смерть всему конец, но при этом надеялся почему-то, что самое
сокровенное и заветное в нем - его великие сны о Рыбе-женщине пребудут,
останутся с ним и после смерти. Он не мог передать свои сны другому -
сновидения непередаваемы, и потому, считал он, они не должны исчезнуть
бесследно... Не должны. Великая Рыба-женщина бессмертна, стало быть, и сны о
ней должны быть бессмертными.
Об этом он много и часто думал в плавании. Надолго умолкал, уходил в
себя, не вступая ни в какие разговоры с попутчиками. Глядя на море,
обращаясь неизвестно к кому, он просил лишь об одном: оставить ему его сны о
Великой Рыбе-женщине. Разве невозможно, чтобы сны уходили вместе с человеком
в иной мир, чтобы они снились вечно, во веки веков? Не находя ответа, он
мучительно размышлял, пытаясь убедить себя, что так оно и будет, что сны
останутся при нем..."
Чингиз Айтматов.
Пегий пес, бегущий краем моря.
"....И, думая так, он разговаривал мысленно с лодкой. "Я люблю тебя и верю
тебе, брат мой каяк, - говорил он лодке.- Ты знаешь язык моря, ты знаешь
повадки волн, в том твоя сила. Ты достойный каяк, лучший среди всех,
соструганных мною. Ты большой каяк - два лахтака и еще нерпа вмещаются в
тебя. Ты приносишь удачу нам. Поэтому я уважаю тебя. Мы все тебя любим,
когда тебе тяжко от добычи нашей, когда возвращаешься ты к берегу, проседая
до краев и даже зачерпывая воду. Вот тогда все выбегают, к берегу встречать
тебя, брат мой каяк!
Если я умру, ходи долго, ходи далеко по богатым добычей местам. Если я
умру, плавай по морю с молодыми и сильными охотниками. Если я умру, служи
им, как служишь мне. И дождись, брат мой каяк, чтобы и этот отпрыск наш, что
вон сидит на носу, головой крутит, едва терпит, - была бы не вода, а твердь,
побежал бы он сейчас на большую охоту, сам один управляться с делами, так
ему кажется, - дождись, брат мой каяк, чтобы и этот подрос, чтобы и он
плавал с тобой далеко и близко. А сегодня он с нами впервые в море. Так
надо. Пусть привыкает. Мы уйдем, а ему еще оставаться долгие годы. Удастся в
отца, в Эмрайина, значит, будет толковый человек. Не пустобрех какой-нибудь.
Эмрайин, пожалуй, лучший охотник среди нынешних. Крепкий парень, дельный.
Когда-то и я был таким. В самой силе. Женщины меня любили тогда. А я-то
думал - век нескончаем. Только поздно узнаешь, что это не так. А молодые
знать не хотят. Вот Эмрайин и Мылгун наверняка еще не думают. Ну да ладно.
Узнают еще. А гребут они хорошо, ухватисто. Мылгун под стать Эмрайину.
Надежная, выносливая пара. Лодка вроде сама по себе играючи плывет. Но это
так кажется. По морю ведь на руках ходишь. А впереди - грести и грести!
Сегодня, почитай, до самой темноты плыть, пока доберешься до Третьего сосца.
И завтра весь день в обратный путь. С утра и весь день. Подменять буду то
одного, то другого, однако тяжелое это дело - переболтать веслами целое
море. А вернемся с добычей, праздник устроим.
Ты слышишь, ты понимаешь меня, брат мой каяк? Ты доставишь нас на
острова, к Трем сосцам, к месту большой охоты. Для того и плывем. Там, на
лежбищах, на берегу, встретим нерпу. Скоро окот, нерпа в стада собирается на
островах.
Ты меня понимаешь, брат мой каяк? Ты-то меня понимаешь. Я с тобой начал
говорить, когда ты еще не знал моря, когда ты еще жил во чреве великого
тополя в лесу. Я освободил тебя из чрева дерева, и теперь мы плывем.
А когда не станет меня, не забывай обо мне, брат мой каяк. Помни, когда
будешь плавать по морю..."
"... Старик Орган ходил в плавание не только в силу необходимости, нужда
нуждой, ясное дело - без прокорма с моря не проживешь, но еще и потому, что
море влекло его. Морские дали располагали старика к его заветным раздумьям.
Были у него сокровенные мысли свои. В море ничто не мешало предаваться им,
ибо всему тому, о чем поразмыслить некогда на суше, среди повседневных
забот, в море наступал черед - здесь ничто не отвлекало Органа от его
великих дум. Здесь он чувствовал себя сродни и Морю и Небу.
Он понимал, что перед лицом бесконечности простора человек в лодке
ничто. Но человек мыслит и тем восходит к величию Моря и Неба, и тем
утверждает себя перед вечными стихиями, и тем он соизмерен глубине и высоте
миров. И потому, пока человек жив, духом он могуч, как море, и бесконечен,
как небо, ибо нет предела его мысли. А когда он умрет, кто-то другой будет
мыслить дальше, от него и дальше, а следующий еще дальше и так без конца...
Сознание этого доставляло старику горькую усладу непримиримого примирения.
Он понимал, что смерть неизбежна, что не так уж далек предел его жизни,
понимал, что смерть всему конец, но при этом надеялся почему-то, что самое
сокровенное и заветное в нем - его великие сны о Рыбе-женщине пребудут,
останутся с ним и после смерти. Он не мог передать свои сны другому -
сновидения непередаваемы, и потому, считал он, они не должны исчезнуть
бесследно... Не должны. Великая Рыба-женщина бессмертна, стало быть, и сны о
ней должны быть бессмертными.
Об этом он много и часто думал в плавании. Надолго умолкал, уходил в
себя, не вступая ни в какие разговоры с попутчиками. Глядя на море,
обращаясь неизвестно к кому, он просил лишь об одном: оставить ему его сны о
Великой Рыбе-женщине. Разве невозможно, чтобы сны уходили вместе с человеком
в иной мир, чтобы они снились вечно, во веки веков? Не находя ответа, он
мучительно размышлял, пытаясь убедить себя, что так оно и будет, что сны
останутся при нем..."
Комментариев нет:
Отправить комментарий